Эту лекцию я прочитал в Суздале на «Дизайн-выходных» в 2020 году. И подвел ей итог моего исследования феномена русской эстетики. Первым этапом этой работы стала статья Русская красота..., вторым — Профанная красота. Полную версию лекции смотрите на видео, а конспект — читайте ниже.
Что считается красивым в нашей стране, откуда взялись эти стандарты и что с ними делать? Прежде чем я отвечу на эти вопросы, посмотрите на две картинки и подумайте, что общего между великолепным вестибюлем московского метро и обычной загаженной советской больничкой? Ответ вы узнаете в конце статьи.
Все эстетические и этические концепции строятся на религиозном базисе. Церковь формирует некий бренд, который воплощается в форме. Так, скандинавский дизайн основан на идеях протестантизма. Японский дизайн базируется на смешении синто и дзена. А изучая русский дизайн, мы волей-неволей вынуждены будем залезать в дебри основ православия. И там мы обнаруживаем целых две эстетические и идеологические концепции, которые до сих пор присутствуют в русской культуре и в наших головах. Светлана Алексиевич, белорусская писательница, обладательница Нобелевской премии по литературе, очень точно назвала эти две парадигмы русской эстетики: «Слезы» и «Розы». Обе они были сформулированы в период формирования российского государства в 15–16 веках. Первую идеологическую систему «иосифлянство» придумал монах Иосиф Волоцкий, а вторую, «нестяжательство» — монах Нил Сорский.
Иосиф Волоцкий говорил, что церковь должна быть богатой, а церковные церемонии — пышными, яркими, обрядовыми. Церковь должна служить обществу, а для этого нужны деньги и власть. Слоган этой политический тусовки: «Москва — третий Рим». А власть монарха — от бога. Такую привлекательную концепцию, конечно, поддержали князья, потому что у этих ребят было все классно и с формой, и с риторикой.
Этические основы иосифлянства перерождаются в соответствующие эстетические: яркая, броская, эмоциональная, китчевая форма. Православие, которое переняло языческую красочность и карнавальный разгул. Dolce & Gabbana и Денис Симачев того времени — только это еще и про духовность.
Тогда, 500 лет назад, иосифляне создали парадокс, который мы и сегодня расхлебываем: сила = богатство, роскошь = духовность.
Для наших предков, живших бедной и примитивной жизнью, сила была самой желанной целью, а богатство прямым следствием силы — если ты сильный, то ты отнял, заработал, послужил у царя и стал богатым. Богатство стало символом духовности.
Церковь смогла заманить человека к себе роскошью. Росписи, золотой алтарь и пышно одетое духовенство — она транслировала: мы сильные и богатые. Такой образ русского рая. Ты, сильный властный мужик на золотом «Гелендвагене» подъезжаешь к церкви. Внутри — золотой алтарь, на нем — золотой бог.
Эта идеология сформировалась в среде северного монашества, которое решило, что оно существует отдельно от власти и не будет силком тащить людей в церковь.
Нестяжание — значит нежелание злата, нежелание быть богатым. В то время русская церковь была одним из крупнейших рабовладельцев — у нее были большие земли и множество крепостных. Но основатель нестяжательства Нил Сорский говорил о том, что церковь должна отказаться от земель, от использования труда крестьян и жить самостоятельно духовной жизнью.
Для нестяжателей были важны высокая этика, аскеза, внутренняя духовная работа. Они пропагандировали бедность и были убеждены, что силу и роскошь нельзя добыть справедливым путем. Ярким представителем этой тусовки был почитаемый святой Сергий Радонежский — человек, который ходил в лохмотьях и говорил, что самая главная ответственность человека — внутреннее совершенствование.
Если у первой идеологии понятные эстетика и образы — золото, хор, свет, красота, роскошь, то вторая говорит, что эстетика — это хрень и нужен только сильный этический стержень. Поэтому нестяжательство проще описать не образами, а эпитетами: мистический, нравственный, страдальческий, пьяный, тоскливый.
Отсутствие формы нестяжатели постулировали как принцип — церковь должна быть пустая, почти без образов и символов. Формы нет, но есть содержание. Красота в их понимании связана с внутренними качествами: человек красив, если он добр, предмет красив, если он полезен. Это те свойства, которые мы сейчас ценим в промышленном дизайне — функциональный «дизайн без дизайна». Единственный визуальный элемент, который они ценили — это свет.
Власть не поддержала нестяжателей, и народ их не понял. Если бы 500 лет назад князь выбрал тусовку нестяжателей, наша страна могла бы быть совсем иной. Они проиграли, а иосифляне победили.
Нестяжателей преследовали, ссылали, не позволяли писать книги и передавать свои мысли дальше во времени. Но их концепция претерпела некоторые изменения и по-прежнему живет в нашей культуре. Постепенно она приняла более понятную для народа форму — самокопания. Внутренняя работа перешла в непрерывную потребность грызть самого себя.
Таким образом, до наших дней дошли две концепции — розы и слезы. Спустя почти 400 лет Исаак Ильич Левитан визуализировал вторую концепцию нестяжателей. Он нашел образ России, в которой есть место духовности без золота. Поэтому Левитан — отец русского артхауса.
Продолжатель визуальной традиции Левитана — Андрей Тарковский. Через их творчество к концу 20 века начал формироваться русский эстетический канон хорошего вкуса, интеллектуальная ветка. Недаром на Берлинале в прошлом году отобрали два фильма — «Дау» и «Город уснул». В таком образе Россия предстает для мира — со своей эстетикой нестяжательства и внутренней духовности.
Еще один продолжатель этой линии — фотограф Данила Ткаченко, обладатель всевозможных наград. Его серия «Родина» — это вызов, практически полный отказ от формы ради внутреннего содержания.
Мы посмотрели, как сформировались две русские эстетические концепции. Сегодня, когда кто-то в России говорит «красиво», он подразумевает либо первый, либо второй вариант. Художник-маргинал скорее всего имеет в виду концепцию нестяжательства, а простой человек, народ — иосифлянства. И те, и другие будут при этом говорить про духовность, но только вторые будут ощущать в этой красоте еще силу и власть.
Первая концепция — трешовая, вторая — пугающая. Что с этим делать?
Если отстраниться и посмотреть на эти концепции со стороны — видно, что обе они искусственны. Одна про выдуманный рай, другая про выдуманный ад. Обе ведут нас в какой-то другой выдуманный мир. Но ведь никто не хочет жить ни в мире фильмов Звягинцева, ни в мире фильмов Кустурицы.
Эстетика иосифлянства — про бегство от себя во внешнее изобилие. Поэтому наши соотечественники хотят вырваться куда-то из этого морока обыденности — в Турцию или Египет. Там они хотят «оторваться». А про того, кому это удалось, говорят «дорвался». Всегда слышится этот рывок — побег от ужасной жизни.
Современный вариант эстетики нестяжателей — русский артхаус — нам близок. Но он тоже про бегство, только внутрь себя. Про то, чтобы вырыть внутри землянку и спрятаться в ней от уродливого мира.
Из всего сказанного выше следует, что ответ на вопрос «Существует ли русский дизайн?» — «Нет». Потому что нет русской красоты. Есть только уродливая концепция номер один и извращенная концепция номер два.
Корень проблемы обеих концепций в том, что внутреннее не соответствует внешнему. Есть противоречие между формой и содержанием. Это демонстрируют и русские народные пословицы про красоту:
— Красота без разума пуста. — Хвалят на девке шелк, когда в самой девке есть толк. — Не красиво, да скажешь после спасибо. — Красиво, да животу тоскливо. — Не ищи красоты, ищи доброты. — Красотой сыт не будешь.
Я перерыл огромный корпус русских пословиц и не нашел ни одной, которая бы говорила, что быть красивым — классно. То есть красивый русский дизайн — не удобный и полезный, а именно красивый — в принципе невозможен, потому что для него нет базы: в нашей стране красивое не считается этической нормой. Красивое опасно для русского человека.
Я стал думать, как починить эту систему. Что делать, если сегодня нам не близка ни одна из этих концепций? Какое решение может быть ближе мне — человеку, живущему в России в 21 веке? И понял: нам нужна новая русская идея. Мы стоим на пороге создания новой русской ценности.
В центре ее должны встать не слезы, не роза — а проза. Очень простой, близкий всем человеческий образ. Не русский рай и не русский ад — а что-то земное. Не сила и власть, не духовность — а жизнь обычного человека. И мы, как дизайнеры, которые работают с повседневностью, играем тут важную роль. Кино и другое высокое искусство подводит человека к духовности. А дизайн рядом с человеком каждый день. Поэтому именно мы можем нащупать новую эстетику и новую идею.
Тема последней Миланской триеннале, айдентику для которой делала русский дизайнер Аня Кулачок, — экология. Куратор триеннале рассказывала, как стала искать художников, работающих с этой темой, но вскоре поняла, что все, что находит — фальшь. Художники могут отрефлексировать проблему, но они не влияют на реальную повседневную жизнь. Поэтому она выкинула все искусство из павильона и позвала дизайнеров.
Сегодня, работая с темой эстетики и русской красоты, мы с вами должны сделать выбор в пользу третьей сущности — прозы жизни.
А теперь еще раз посмотрите на два интерьера: станция метро, выстроенная как подземный дворец, и советская больничка. Что между ними общего? То, что в обоих случаях мы видим места, где на вас всем наплевать. Интерьеры транслируют: вы тут транзитом, идете мимо, это сделано не для вас, о вас тут никто не заботится. В этих помещениях есть акцент на некой сверхидее — но на отдельного простого человека насрать. Наша задача средствами дизайна вернуть человека сюда — в прозу жизни.
