Дискуссия «Россия в кино» прошла на кинофестивале «Современное кино: до и после титров». Ее участники — сценарист Антон Яруш, режиссер и сценарист Лена Ланских, главный редактор журнала «Сеанс» Василий Степанов. Модерировала разговор Ася Чачко, редактор Bang Bang Education. Ася Чачко: Тема нашего разговора — «Россия в кино». Но есть кино для фестивалей, а есть кино, которое больше смотрят внутри страны — по телевидению или в кинотеатрах, если это блокбастер. Россия предстает очень разной в первом и во втором случае. Почему так?
Василий Степанов: Я не вижу страшной проблемы в том, что эти образы России расходятся. Есть мифотворчество — фильмы про баскетболистов, хоккеистов, запуски в космос, героические страницы прошлого, а есть то, что касается настоящего, там уже идет совсем другой разговор с другой публикой.
Но есть еще такая вещь, которую можно назвать «реэкспорт». В России любят все, что состоялось за рубежом. В этом смысле международный фестиваль — хороший способ для фильма состояться и в России. Фильм мог бы остаться совсем незаметным для любого зрителя — но из-за того, что он был показан на крупном зарубежном фестивале или получил приз, его очень хорошо принимает та небольшая публика, на которую он на самом деле и нацелен. И в таком фильме может быть максимально некомплементарный образ родины и максимально честный взгляд — и все равно его посмотрят, потому что фильм состоялся за рубежом.
Антон Яруш: Истории, которые рассказываются в авторском кино, — не для широкой аудитории, потому что наш массовый зритель привык думать, что российское кино — это что-то мрачное, чернушное. Зрителя нужно образовывать, открывать больше площадок в регионах, чтобы люди видели, что российское кино — это не только про пьянство и насилие.
Есть еще вопрос самоцензуры и цензуры. Кино, созданное на государственные деньги для широкого проката, не может исследовать темы, которые позволяют себе режиссеры в авторском кинематографе. Это разделение есть в любой стране.
Лена Ланских: Безусловно, кино для массового зрителя снимается исходя из неких соображений о том, какую картинку хочет видеть этот массовый зритель. И правды в нем мало, жизни тоже. Но и в авторском кино ситуация неоднозначная. Россия и там часто отображается стереотипной, пластиковой, безжизненной.
И здесь проблема в основном в кинообразовании и в представлении продюсеров о том, какое кино хотят видеть зрители.
Чачко: Каких тем, героев, сообществ не хватает в российском кино?
Степанов: Мне кажется, что у нас как будто бы выпадают целые пласты жизни. Я бы мечтал увидеть русского «Гражданина Кейна», то есть кино про то, как в 90-е или в нулевые был сколочен капитал — честным или нечестным способом. Как люди открывают сеть супермаркетов или как гибнет прачечная — про представителя среднего класса, который у нас существует вообще за пределами кинематографа.
Яруш: Вася, хочу тебя обрадовать — возможно, ты скоро увидишь такое кино. Оно сделано по моему сценарию и ждет своего часа. Это история про архитектора — про девушку, которая пытается перестроить Москву.
Лично мне не хватает репрезентации уязвимых групп. В основном российское кино крутится вокруг титульной нации. Совершенно не представлены люди ЛГБТ+, наркозависимые и другие. Это мой основной запрос к начинающим и молодым кинематографистам: не бойтесь браться за эти темы, несмотря на то что с ними будет сложно куда-либо пробиться и найти финансирование.
Ланских: Наше кино также не отражает актуальные события нашей же страны. Мы как будто боимся о них говорить. Возможно, это происходит еще и потому, что мы стремимся копировать успешные образцы и темы из западного кино. Стриминговые платформы потихоньку начинают показывать российскую современность, делать это с большей смелостью. А кино как будто всегда на шаг позади.
Яруш: На стриминговых платформах я тоже столкнулся с цензурой. У меня сейчас два проекта со стримингами — и на обоих это присутствует. Например, мне хотелось сделать главную героиню лесбиянкой, но в этом мне было отказано. Мне прямо сказали: «мы не хотим идти с вилами на забор…»
Степанов: Я бы хотел добавить — когда мы говорим про Россию в кино, то часто забываем, что Россия — вообще-то огромная страна и очень разнообразная. Есть якутское кино, северокавказское, которое формируется не без участия Антона. В советское время, например, было ленинградское кино — отдельная национальная кинематография, которая формировала своеобразный взгляд на мир глазами некоего ленинградского единства. Была Ленинградская киностудия, которая выпускала по шестнадцать-восемнадцать фильмов в год. Сегодня в Петербурге нет никакого кино. Это я прямо из Петербурга заявляю. Есть Сокуров и его фонд, есть какие-то, слава богу, еще живые кинематографисты — но самого феномена петербургского кино нет. Хотелось бы, чтобы Россия была более диверсифицированной страной, в которой бы присутствовало много разных взглядов. Но этому очень мешает извечная русская централизация — все сосредоточено в Москве.
Яруш: Мне кажется очень важным то, что сейчас сказали Вася и Лена. Не нужно оглядываться на Запад, нужно больше ковыряться в себе, выходить в другие регионы, потому что чем больше мы узнаем других культур и историй, тем свободнее мы сами становимся — более открытыми, толерантными, избавляемся от стереотипов и предрассудков.
Чачко: Кто сейчас в России дает деньги на кино начинающим авторам — тем, к кому продюсеры еще сами не приходят после фестивального успеха?
Яруш: И не придут. Заказы сверху не сыпятся, деньгами тебя не обкладывают, нет золотой антилопы, которая бьет копытцем.
На «Тесноту» деньги были частные, это был минимальный бюджет — около двенадцати миллионов. Но «Ленфильм» дал технику. На «Разжимая кулаки» и «На близком расстоянии» деньги дал «Кинопрайм», фонд Романа Абрамовича. Фильм Тамары Дондурей, который ждет своего часа, получил деньги от Минкульта. Минкульт дает совсем минимум, и приходится ужиматься, ужиматься, ужиматься. Но когда ты работаешь в ограниченном ресурсе, появляется больше интересных идей, от многого отказываешься, но рождается что-то более честное, правильное.
Степанов: В целом в этом плане наша ситуация похожа на мировую — на арткино и на дебюты всегда собирают с миру по нитке. Только у нас меньше фондов. Но мне нравится, что наши кинематографисты начали, наконец, работать с иностранными фондами. Большие бюджеты бывают разве что у стримингов — наверное, если ребята захотят написать сериал, продюсеры его с руками оторвут. Полнометражное кино — это такая промокухня, чтобы потом сериалы снимать.
Яруш: Я тут начал сериал писать — и пожалел. Это очень ресурсозатратная история.
Ланских: А я пишу сейчас сериал с большой надеждой.
Чачко: Про что?
Ланских: В маленьком городе, затерянном в тайге, пропадает ребенок. И на его поиски съезжаются волонтеры. Такой триллер с элементами мистики.
Чачко: Имеет ли вообще смысл сейчас говорить про национальное кино в нашем глобальном мире?
Степанов: Еще недавно кино было очень важным именно для репрезентации национальных идей и облика того или иного народа, государства или даже строя. На больших фестивалях фильмы показывали, как на Олимпийских играх. Но сегодня мы часто видим по титрам, что фильм финансировался десятком разных стран. Грек Лантимос может снимать вполне себе британский фильм «Фаворитка». А в «Купе номер шесть» Юхо Куосманена действие разворачивается в России, фильм снимал финн, финансировали несколько европейских стран. Продюсеры были финские и российские. И чей это фильм?
Ланских: Мне кажется, дело не в том, кто снял, кто профинансировал, — важно, о чем кино, насколько оно адекватно и правдиво отражает российскую реальность — в этом суть.
Чачко: Есть ощущение, что из-за глобализации визуальный язык унифицировался. Хипстерское кафе в Париже, в Москве и в Нью-Йорке выглядит примерно одинаково. То же и с кино.
Степанов: У меня такое же ощущение. Вероятно это спровоцировано запросом потребителя, который привык и хочет видеть определенную «качественную» картинку. Плюс отчасти это технологический вопрос — сегодня камеры снимают вот так.
Яруш: Это еще и проблема монтажного мышления, которое сформировалось у человечества в последние годы. Зритель не может концентрироваться на долгих дублях. Джейлан в картине «Зимняя спячка» показывает просто свет минут пять — но зритель устает, ему нужно крошить, крошить эту картинку. Потому что наша жизнь очень динамична, и зритель хочет это видеть на экране — как в сторис и TikTok, где в пятнадцати секундах у тебя и завязка, и кульминация, и развязка. TikTok и нам диктует свою скорость. Скоро мы все будем…
Чачко: Дерганные.
Степанов: Да мы уже дерганные! Мы уже не можем долго в одно окошко смотреть — включаем компьютер, потом сразу телефон, у нас есть постоянное желание сменить картинку.
Яруш: Еще очень сложно доходят до зрителя ненарративные фильмы. Например, недавний фильм «Тридцать» Костовой, в котором внешне ничего не происходит: перед нами просто картина вечера молодых друзей, но внутри себя ты проживаешь не одну жизнь — так там все аккуратно сделано! Но режиссеры, с которыми я работаю, хотят обязательно конфликт. Терпеть не могу слова «конфликт», «арка героя» — вся эта ерунда. Хочется просто рассказывать историю.
Ланских: Студентов учат, что на такой-то минуте должно произойти поворотное событие, а на такой-то герой проходит трансформацию. Учат каким-то схемам — и получается мертвечина пластмассовая. И никто не учит, как вдохнуть жизнь в свой фильм. Режиссеры считают, что главное — это правильно выстроенная драматургия. На самом деле, нужно усложнять способ рассказа, форму, язык.
Яруш: Сейчас в России нет кинообразования. Во ВГИКе мастера набирают себе по десять выпускников раз в пять лет и продолжают этот бесполезный конвейер: нет никакого подключения к ученикам, всех учат под копирку. Новые школы Сокурова и МШНК тоже всех подгоняют под определенный уровень. Лена как выпускница МШНК может сейчас со мной поспорить, но по фильмам можно легко определить, где учились режиссеры.
Ланских: В некоторой степени это правда, но все равно каждый студент фильтрует и может взять от каждого преподавателя что-то свое.
Яруш: В любой школе можно найти что-то полезное, Лена права. Но ВГИК нужно перестраивать и избавляться от мастерских. Студентам нужен разный взгляд.
Чачко: Каким тогда должно быть кинообразование?
Яруш: Да нафиг все отменить, ничему не учить и дать полную свободу автору. И тогда мы получим и новый киноязык, и новый способ нарратива. Учиться только ремеслу.
Степанов: Понятно, что есть специальности, которые без киношколы не могут существовать: операторы, звукорежиссеры. Наверное, и режиссеру нужно чему-то специальному учиться. Но про сценаристов я, действительно, не уверен. Столько книг есть про сценарий — и я не читал ни одной книги, в которой была бы написана какая-то абсолютная истина. Сценаристам скорее нужно больше читать, больше людей слушать и пытаться выработать свое видение мира.
Чачко: Каков сегодня образ главного героя современного российского кино?
Степанов: Есть очевидный запрос на молодых героев. У нас страна довольно пожилая, и молодых людей — меньшинство. Но они главные кинозрители — наверное, поэтому наше кино в основном рассказывает про них. Надеюсь, когда-нибудь еще мы увидим фильмы про старушек, прикольных дедушек и людей среднего возраста.
Яруш: Мне кажется, что герой нашего времени — это молодая женщина, которая на порядок выше своего мужчины или даже своего окружения. Она пытается найти какую-то новую почву под ногами для реализации. Плюс у нас выросло поколение подростков, которые не видели «Брата», но смотрели норвежский сериал Skam про проблемы подростков в школе, первую влюбленность, наркотики, ментальные расстройства. Еще один герой — это современный подросток, которому не важно, кого любить и кем быть: сегодня — девочка, завтра — мальчик, это более свободные и более открытые люди, у которых меньше комплексов и границ. Но российское кино этих героев не замечает.