О создании мировМое поколение само создавало свои миры: у нас не было «Детского мира» и магазинов, в которых можно было что-то купить, но были инструменты, родительские шкафы с гвоздями и дворовые комьюнити, где все быстро обменивались идеями, как из велосипедного насоса сделать ружье а-ля Мориарти.
Ты или выбираешь миры, или создаешь. Выбираешь — пролистываешь на экране, смотришь бренды и стоимость. А если у тебя нет картинок, начинаешь своей головой создавать эти объекты. Ты не просто дизайнер — ты создатель.
О пользе, красоте и экономике Я понимаю роль визуальной части промышленного дизайна, но не считаю, что она может работать без надстроек: для чего этот дизайн, кем он создан, что происходило в голове и что он возбуждает в головах людей, которые на него смотрят. Для меня дизайн как красота бессмысленен. Мы знаем слово «доброта». А есть старое слово «добрóта» — это доброта с пользой.
Промышленные дизайнеры должны, проходя через свою жизнь, увеличивать созидательную силу и одновременно докапываться до самого главного ради чего они это делают.
Часто бывает, что ты идешь не к тому, что добро, а от того, что плохо. Я был в категории вечно раздраженных и недовольных людей, которые просто бесились от того, что есть вещи неудобные, некрасивые, неорганичные. Мне всегда казалось, что вещи, которые у тебя есть, должны входить в твою жизнь с уважением и аккуратностью. Как недостающий пазл в твоем быту.
Если я занимаюсь материальными вещами, их ценность в том, чтобы они дольше жили. Поэтому мои предметы из материального мира могут быть невзрачными, но зато ты живешь с ними долго. Это ключевой момент. Но потом вступаешь в противоречие с экономикой — там все направлено на то, чтобы вещи жили как можно меньше. И все помешаны на экономике: истина — то, что продается. Люди сошли с ума в попытках что-либо продать, поэтому талантливейшие люди тратят свое время на то, чтобы какой-то ненужный продукт получал микроскопические изменения. И все магазины забиты этим. Логично, что в какой-то момент ты говоришь: «Да пошли вы все к черту».
Фундаментальная проблема — в том, что эта экономика не предлагает новых ценностей. Женя вводит третье измерение — доброту или гуманизм, и эта ценность в результате мировой трагедии сама пробивается сквозь наносное, сквозь все эти экономико-социально-политические конструкции. Выходят сердце и душа. Люди уже по-другому определяют, что такое жизнь. Возникает новое измерение дизайна — и в процессе, и в результате, и в оценке результата. Кто-то может называть это пользой, кто-то — нефинансовой, некоммерческой стороной дизайна.
Когда мы создаем что-то, что должно быстро появиться и эффективно сработать, скорее всего этот объект просуществует год-два и все. А если ты изначально вкладываешь в него пользу и доброту — со временем скорость и эффективность отпадут, и останется только это третье измерение.
Промышленные дизайнеры работают с будущим. Все, что сейчас происходит в мире, в головах, в технологиях, — это кратковременный пункт, то что уже свершилось, а значит, уже не поддается контролю. О честности и открытости Я думаю, что в будущем к процессу дизайна добавятся слова «честность» и «открытость». Честность будет означать, что продукт будет стоить столько, сколько он на самом деле стоит. Открытость — что мы будем показывать весь наш процесс: где мы находили хорошие точки дизайна, где вставали в ступор и у нас что-то не получалось. И люди будут ценить нас именно за это.
О вневременном в предметном мире Я лучше буду долго-долго копить или куплю что-то раз в 10 лет, но такое, в чем я буду точно уверен, что оно вневременное. Это определенный эстетический эксперимент — воспитывать в себе чувство понимания, что настоящее, а что ненастоящее.
Такой проверочный пункт: готов ли ты пользоваться вещью, которую купил, через 20-30 лет? Если вы готовы с объектом жить долгое время, значит, он вас тронул, значит, в нем заложено что-то правильное. О главном для промдизайнера Есть мнение, что дизайнер должен всем всегда говорить, что он номер один, лучший и так далее — тогда его будут ценить и назначать адекватные ему гонорары. Мне кажется, что это ровно противоположно той мудрости, через которую проходили многие очень хорошие люди, которых я знаю.
На своем пути они понимали, что они как будто ничто и никто в этом процессе. То есть, они переставали говорить слово «я», они говорили: «Я здесь где-то посерединке. То, что я сделал, было между молнией и земельным покровом, я просто был громоотводом, который был выше всех остальных, и молния ударила в меня. Мне было больно. Может быть, я засветился в какой-то момент. Я просто был громоотводом».
Мне кажется, дизайнер должен быть постоянно открыт для любых реакций, для людей, с которыми он встречается, по профессии или нет. Он должен быть вечным ребенком с открытыми глазами, который слушает и не кричит громче всех в толпе о том, что он что-то делает. Тогда он расслышит эхо далекого-далекого будущего.
Дизайнеры проходят какие-то этапы. Первый — это бешеная увлеченность, когда ты просто помешан. Первые несколько лет ты как лошадь за забралом ничего, кроме этого, не видишь.
В какой-то момент приходит мощное понимание, что все на самом деле хотят как лучше. И директора, и менеджеры, и инженеры, и логисты, и все на свете. Просто у всех разный язык. Когда ты открыт, ты можешь понимать язык разных людей, и тогда все вместе начинают делать что-то полезное. Для меня это было очень поздним пониманием, я долго вел себя эгоцентрично. Первые пять с чем-то лет практики я считал, что все делаю один, а остальные меня не понимают. Сейчас я понимаю, насколько важна эта открытость.
Мир меняется, дизайн меняется, процессы меняются, этика меняется. Сейчас за год может произойти все что угодно. Возможность говорить и находить общий язык с разными людьми, — наверное, самое важное сейчас качество. Об обучении и учителях Мы как инструмент. Мы не просто должны учиться и затачиваться, мы должны закаливаться. Институт как соприкосновение с реальностью отсеет, во-первых, людей, которым не нужно там быть. А во-вторых, они проверят свои силы. Они поймут, что такое падать, что такое, когда их обгоняют, что такое, когда они каким-то продуктом восхищались, а им на пальцах объяснят, почему это полный наив. Пока главная роль института — это вот эта закалка. Если у тебя будут мудрые учителя, помощники, кузнецы что ли, ты будешь хорошим. А если будут коновалы, тогда и получится какая-то мотыга. Грубая, жесткая и нерадостная от жизни.
Я с теплом вспоминаю своего самого жесткого учителя и руководителя. Он заложил во мне категоричность и понимание того, что, если мы хотим с этим миром воевать, надо бежать и воевать, а не думать, как что-то сказать и не глупо ли мы выглядим.
Я в какой-то момент настолько зафанател дизайном, что для меня учителями были практически все, с кем я сталкивался. Я ото всех что-то брал. Кто-то вовремя сказал какую-то правильную мысль, которая повлияла надолго. Кто-то, наоборот, мучил меня целый год, заставляя переделывать одно и то же по 100 раз — и это тоже на пользу пошло. О любимых дизайнерах Мне очень нравятся дизайнеры, которые позволяют себе оставаться людьми: это Гречич, несомненно это братья наши волшебные Буруллеки, это японские художники-дизайнеры — те, которые воспринимают предметный мир как инструмент поэзии и своего мировоззрения, а уже во вторую очередь — как инструмент каких-то экономических историй.
Я уважаю людей, которые умеют через промдизайн говорить с этим миром открыто, выражать свою точку зрения. По первости я следил за всеми вплоть до биографий и только потом понял действительно, почему это происходит. Понимаешь, вот эти люди, персоны, они остаются в истории как раз за свой взгляд. Но это же не просто так. Помнишь эксперимент, когда в хосписе людей спрашивают, о чем они сожалеют? И никто же не вспоминал, что он чего-то не добился. Все говорили, что мало общались с близкими.
Я понял, что, когда в предмете или произведении искусства отражается личность, это дает гораздо большую симпатию, потому что в этот момент человек общается с человеком. Вот стул «Барселона» — ты же в каком-то смысле с Мис ван дер Роэ разговариваешь, а не просто с какой-то гнутой хитрой железкой. О дизайн-образовании Если не появится система, которая даст талантливым людям правильный продюсерский старт, либо не встроит их в какую-то эффективную систему, у них не будет смысла расти. Грубо говоря, они будут довольны тем уровнем, которого достигнут в первый год. Я бы хотел видеть систему, которая запускала бы талантливые единицы в плавание, в котором они постоянно ударялись бы, но и совершенствовались бы. Росли, соревновались. Если человек талант, он везде пробьется. Это странный вопрос пропорций: на какого человека конкретно влияет социум или не влияет. Советский союз Тарковского родил, в каком-то смысле. Или Германа. Наверное, чтобы развивалась индустрия дизайна, нужна комфортная ситуация или профессиональная спортивная площадка, на которой все тренируются. То есть, нужен кинозал с мягкими пуфиками или тренажерный зал.
О промдизайне в России Я вижу суперпотенциал и супервозможности по сравнению со сформированными мирами. Для меня Россия — это возможность и чистый лист, несмотря на все, что здесь происходит или, наоборот, не происходит. Во мне теплится надежда, что это станет определенной силой и отличием, если вдруг все будет складываться очень хорошо.
С другой стороны, ставка здесь делается уже не на сейчас, а на завтра. Куча моих знакомых, которые в любом европейском городе или стране были бы супермастерами, начинают преподавать. То есть, вдруг дизайн-образование здесь стало более важно. Это интересный феномен. Предметный дизайн теперь не то, что делают люди, а то, как они обучают людей, которые когда-нибудь, может быть, будут этим заниматься. Феноменально российская история. Страна ядерщиков-теоретиков. Дизайн всегда завязан одной рукой на экономику. У нас, например, 140 млн человек населения, поэтому прекрасный интернет, блестящие веб-дизайнеры и вообще все, кто занимаются этой отраслью. Или графическим дизайном, рекламой, брендингом.
Но наша экономика не так заточена, чтобы производить в огромном количестве что-то потребительское. Мировая экономика тоже меняется, все сообразно происходящему. Эта ситуация хороша тем, что она напоминает, например, промдизайн в Бразилии лет 20-30 назад: на фоне бурлящей экономики у тебя гораздо больше свобод.
Промдизайн будет развиваться определенно, но не так, как мы ожидаем. Все время появляются новые пути: ты можешь создать свою студию, можешь придумать какую-нибудь штуку, съездить в Китай и изготовить ее. Все возможно. Евгений Маслов — ведущий промдизайнер «БМВ-групп дизайнворкс», работал в Студии Лебедева. Создатель проекта Бумаск.
Ярослав Рассадин — промдизайнер в AURA Devices, Bobber bottle, МУЛЬТиКУБИК CINEMOOD. Работал в студиях SmirnovDesign, Designworks и Manworksdesign, обладатель двух наград Red Dot, автор публикаций об истории дизайна в разных изданиях.
Посмотреть беседу полностью. ↓