Дефицит преемственности
«Архитектура и искусство в России всегда были подражательными, но в какие-то моменты русский дух проявлялся. И особенные вещи, не похожие ни на что, существуют. Например, храм Василия Блаженного — абсолютный шедевр мировой архитектуры. <...> Мой патриотизм, а я патриот, безусловно, зиждется на ожидании, что мы когда-то что-то сделаем...» (Н. Полисский). Рискну развить мысль Николая Владимировича — все, чего мы лишены, выглядит как наивысший предмет почитания и желания.
Подражательность нашей культуры, на мой взгляд, обусловлена дефицитом преемственности, которая является «стигмой» русской культурной истории. «Культура новой России не связана с искусством России старой, что XVIII и XIX века не имеют национальных традиций и всецело являются зеркалом, и при том плохим, западноевропейского творчества» (П. Муратов, 1913).
В отсутствии культурной традиции, в отсутствии преемственности мышления, ремесленного дела, мы постоянно начинаем с начала, мы постоянно учимся и, как все начинающие, подражаем, ищем ту самую «традицию».
Мне раньше казалось, что русское «коммерческое искусство» перегружено содержанием, что, являясь бесформенной сущностью, оно стремится раскрыться в содержании. Однако отсутствие формы и формальной (может, даже ремесленной) традиции приводит не к углублению в суть, в концептуальную составляющую произведения, а к подражанию формы — в имитацию чужого, где-то увиденного, в имитацию убедительного. При этом «слепое копирование» само по себе считается самодостаточным актом, призванным утолить извечную жажду по форме. Дальше первого, внешнего слоя взгляд творца не погружается, остается нетронутым слой внутренний, содержание. Будучи «бесформенно культурной», Россия является страной, где культура заимствует внешнее, не углубляясь во внутреннее.После многих лет изучения эстетических истоков русской культуры мне бы хотелось выделить несколько неочевидных культурных канонов, которые могут лечь в основу русской культурной традиции. Я тешу себя иллюзией, что традицию можно изобрести или придумать заново. Я постарался найти «смыслы и идеи», которые лежат глубоко внутри нашего понимания этики, эстетики и, как следствие, формообразования и чувства формы. Я сознательно избегаю в своем эссе формальных культурных рудиментов типа: национальные, фольклорные мотивы, русский авангард, техническая эстетика СССР, лихие 1990-е. На мой взгляд, все эти культурные феномены были сформированы благодаря глубинным, еще не проговоренным эстетическим канонам. Я выделяю три основных канона, речь о которых пойдет ниже: бесформенность, самодельность, нравственность.
Безграничность, национальный пейзаж
Западноевропейский ландшафт — это полнота формы на теснейшем пространстве, русский — это в бесконечность излучающаяся бесформенность.
Беспредельность и безграничность оказываются своего рода фокусами, из которых развивается интерпретация русского освоения пространства. Это проявляется прежде всего в морфологии традиционного русского города. Просторный и разлапистый, этот город зримо отличается от западноевропейского, как бы не имеет внешней границы, легко переваливается через собственные стены и разливается хаосом посадов.
«Русскому народу было трудно овладеть <...> огромными пространствами и оформить их. У русского народа была огромная сила стихии и относительная слабость формы. <...> У народов западной Европы все гораздо более детерминировано и оформлено, разделено на категории и конечно» (Н. А. Бердяев).
Белый цвет как «нецвет», как пустота, представляется потенциальным, перспективным пространством, которое в будущем будет заполнено. Так японцы создают пустое пространство (shiro, yashiro — элемент синтоистской архитектуры), которое привлечет богов. Бескрайний русский пейзаж с тоскливым ощущением пустоты наоборот вызывает апатию, так как ничто не способно заполнить его. Более того, возникает ощущение, что бог покинул это пространство. Важнейшим понятием, определяющим эстетику, является присутствие или отсутствие — заполненность или пустота. Для нашей культуры пустота — это бедность, бесполезность, безобразие.
Безобразие
«Безобразие» известно с древнерусской поры, заимствовано из старославянского. Оно является сочетанием приставки «без» и «образъ», восходящего к общеславянскому obrazъ от raziti, rezati — «резать, обрезать, придавать форму». Слово является калькой со сложного греческого aschemosyne, состоящего из «а», «не», «без», «schema» — «образ, вид, форма» и окончания «syne» («ие»). Современное значение слова развилось постепенно: от первоначального «бесформенность» далее к «уродство, некрасивая внешность» и «непристойное поведение». Что-либо может быть безобразно, но полезно и функционально, а значит, красиво.
Бесформенность как тип формы (открытая форма)
Незнание границы читается и в структуре традиционного русского жилища — избы. Она характеризуется как «открытая форма», к ней постоянно приделываются прирубы и пристройки (Ср. бесконечные пределы позднесредневековых храмов).
В определении специфики русской архитектуры через живописность, органичность, пластичность и т. д. мы сталкиваемся с проявлением той же самой бесформенности. Правда, если слово «бесформенность» отрицательно маркировано в системе языка, то «бесконечность» и «безграничность» представляются глубоко положительными качествами. Суть дела от этого, однако, не меняется. С точки зрения классики «открытая форма» — это вообще не форма, ее отсутствие.
Так некоторые критики описывают характер архитектуры Александра Бродского: неопределенное, двойственное состояние формы — то ли уже разрушается, то ли еще не доделали, то что принято называть «тяп-ляп», «из говна и палок».
Форма и время
Существует взаимосвязь формы и времени. Возможно, состояние неопределенной формы (тяп-ляп) формируется потому, что мы ее формируем «на бегу», опаздывая, как бы в последний момент. Спонтанность — тоже временное качество.
Если эстетика — это удовольствие, то русская эстетика — это духовное наслаждение/удовольствие. Русская красота — это момент времени, мгновение, в котором душа человека подсоединяется к чему-то возвышенному. Эта идея коррелирует с главной целью православного человека в восточной христианской традиции, которая является мистическим созерцанием бога и реализуется через прикосновение к прекрасному, — созерцание «красоты».
Естественность и простота Бродского, также временные, а точнее «вневременные» характеристики формы — форма как бы существует вне времени, помимо автора, существует сама по себе, — она безусловна.
«Вот ничего не было, был только заросший участок земли, одни сорняки. А потом раз — и стало красиво. Я сам сделал этих лебедей, из ничего, из покрышек. Ничего не было — и вот, из ничего появилась красота» (Из интервью местных жителей, в материале, посвященном ЖЭК-арту).
У небогатых людей отсутствуют ресурсы для создания того образца красоты, который им демонстрируют или навязывают: церковь как гарант этических идеалов и власть как гарант социальных идеалов (справедливость, безопасность). Оба этих института презентуют «красоту» как роскошь, богатые украшения. Так же богато украшенная «красота» опосредованно репрезентует красивое как власть, так как оно связано с богатством. В итоге получается, что простой или бедный человек не может позволить себе «красивое», то есть «красоту» в качестве богатого украшения.
В связи с этим рождаются несколько путей обладания красивым. Самый простой и очевидный — украшение доступными средствами (имитацией богатого, суррогатами). В том случае, если такого объекта нет (а украшают именно что-то), эстетическое сознание создает новую сущность. Таким образом, сам акт создания (богоподобие) эстетизируется — из ничего сделалось что-то. И не так важно, каково «оно», главное — «ничего не было, и что-то появилось/стало».
Нередко сравниваются объекты, созданные в передаче «Очумелые ручки», и ЖЭК-арт: у обоих феноменов единая природа — эстетический акт создания новой сущности из «ничего». Очень важно в данном эстетическом акте преобладание образного/литературного над формальным/бытовым и функциональным — души над телом.
Таким образом, в творческом акте созидания русский человек подражает богу — из «ничего» (бросовых, бытовых вещей) создает «красоту» (узнаваемый образ).
Я вспоминаю свое детство, мы мало что могли себе позволить купить, очень много чего делалось своими руками: мебель, корзины для белья, рама для зеркала, вязались шапки, рукавицы, свитера. На нашей самостоятельно построенной даче мы практически все делали сами из подручных материалов: строили сам дом, теплицы и парники, дорожки и забор.
«Если посмотреть на мои работы, то во всем видно стремление к низкобюджетности и простоте. Простоте не в смысле модернистских идей, а в смысле естественности возникновения каждого объекта, отсутствия у него всего лишнего и необязательного. Конечно, низкобюджетность моих работ — это стечение обстоятельств, многие из них я делал для друзей, но все-таки она не случайна, ведь это близкая мне стихия. А дерево — самый дешевый материал. Я люблю дерево в его чистом виде, стараюсь, чтобы в моих постройках оно максимально походило на себя само. Я люблю применять его нелаченным, нешкуренным, только шлифованным — просто чтобы не было заноз. Потом оно потемнеет, почернеет и станет еще лучше. Я думал, почему мне приятно с деревом работать, а причина в том, что это единственный материал, из которого я могу что-то сделать сам, своими руками, не прибегая к посторонней помощи, поэтому оно мне максимально понятно, за это его и люблю» (Из интервью Александра Бродского).
Тяп-ляп (Tyap-lyap) — русская версия ваби-саби. Мы используем этот культурный канон из-за ощущения тщетности наших человеческих усилий.
Интересен еще один феномен, связанный с культурой самодельного. Он существовал много лет — а возможно, и столетий — в среде старообрядчества. Своедельщина — то есть сделанное своими руками. Старообрядцы долго не носили «покупного», считалось, что это из «мирских» рук. Также было опасение, что привозные вещи могли быть произведены в воскресенье или даже в праздники.Толстой утверждает приоритет нравственной составляющей творчества над эстетикой — «чем больше мы отдаемся красоте, тем больше мы отдаляемся от добра».
Симптоматично, что созвучие идей Толстого можно услышать в манифесте конструктивизма Алексея Гана 1922 года: «”Прекрасное” и “нетленное”, оно своими изобразительными средствами обслуживало религию, философию и всю так называемую “духовную” культуру прошлого. <...> Искусство спекулятивно-материализовало “духовность”, иллюстрируя священную историю, божественные тайны, мировые загадки, абстрактные скорби и радости, умозрительные истины философии и прочее ребячество взрослых людей, нормы поведения которых определялись экономическими условиями общества той или иной исторической данности. <...> Пришел конец чистому и прикладному! Настало время социально целесообразному. Ничего случайного, безучетного, ничего от слепого вкуса и эстетического произвола. Все должно быть осмыслено технически и функционально».
В понимании носителя русской лингвокультуры средоточием чувства красоты является душа. Отличительной особенностью «русского» является духовность. Так было принято считать, так считается сейчас, русская религиозная философия это подтверждает. То есть исторически признается преобладание нравственного, религиозного, интеллектуального над материальным.Красота представляет собой одну из фундаментальных составляющих в русской онтологически ценностной триаде «добро — истина — красота». Можно сказать, что красота — это эстетическое определение блага.
Русское искусство социально ориентировано: истина выражается в формах культуры и искусства; требуется, чтобы на практике она реализовалась в форме социальной справедливости — «правды». В связи с чем можно предположить, что художник, дизайнер не может не быть социально ориентирован в своей работе. Наша эстетика — социальна, нравственна.
«В русском национальном самосознании развивалось не осуждение или отрицание богатства, роскоши, красоты, собственности как таковых, но лишь в их сопряженности с насилием, эксплуатацией, неправдой и другими социальными пороками. Русский аскетический идеал характеризуется наличием в нем значительных социальных мотивов» (С. Н. Булгаков, «Простота и опрощение», 1912).
Считается, что до модернизма дизайн занимался украшательством, которое использовалось как сила принуждения, символ силы. Современная концепция дизайна сформирована идеалистической социальной этикой. Но, как мы видим из нашей художественной истории, русская эстетика всегда была социально ориентирована, неудивительно, что Россия так доверчиво открылась идеям социализма, породив конструктивизм — социально вовлеченное прикладное искусство. Русская эстетика — эстетика модернизма, просто мы этого не знали.
P. S. Вместо финала
Целью изучения и написания этого материала была попытка понять самого себя, глубинные эстетические истоки нашей культуры. Работая с визуальным языком около 15 лет, я подсознательно понимал, что формальные игры с рудиментами различных культурных явлений нашего прошлого — это тупиковый путь. Этот путь ведет к бестолковому перекраиванию пустоты. Фольклор так же смешон, как и русский авангард, если не переосмысляется его природа, если мы работаем с этим наследием, не понимая этического нарратива.
Все мои слова, наверное, для кого-то звучат сложно, путано и непонятно. Но мне кажется, такой серьезный разговор нужен, если мы хотим, чтобы наша визуальная культура прибавила в убедительности: без погружения внутрь, к истокам, невозможно определить форму, так как нечего определять. У ничего нет формы, хотя Герхард Рихтер говорил обратное, но он (немец), в отличие от нас, всю жизнь работал с этими эстетическими категориями: бесформенность, эстетика без автора и так далее.
После 24 февраля я вижу, что многие ударились в «русскость». Причем делается и рисуется все это так, чтобы отделить себя/нас, продемонстрировать нашу инаковость, самобытность. Все эти попытки кажутся мне ужасными, все это противоречит самой природе и задаче как коммуникационного дизайна, так и другим видам искусств — объединять. Во многом именно для того, чтобы быть понятым «другим», я и начинал это исследование много лет назад. Я верил, что мы сможем преодолеть страх перед формой и САМОВЫРАЗИТЬСЯ, что мир нас понял и принял. Но страна и культура пошли по другому пути.
Очерки и лекции о русской красоте Александр Загорский публикует на своем сайте.
Мнение автора может не совпадать с мнением редакции.