Это совершенно другой подход к художественному образованию, чем в России. Там учат прежде всего концептуальному мышлению, рассказывают, как работают разные технологии и способы создания образа, но рисовать никто не учит! Тебе объясняют: этот станок работает так. А что ты на нем будешь делать — твое дело. Техника не важна, важна только концепция — и ее нужно уметь объяснять. Мне было очень сложно — казалось, и так же все видно из картинок!
Позже до меня дошло, что если ты сама не можешь объяснить, чем отличаешься от всех остальных на рынке — значит, ничем не отличаешься и не стоишь тех денег, которых бы хотела. Приходится учиться многим сложным для нас вещам: говорить о своей работе и хвалить ее, объяснять свои сильные стороны. Мы же в России живем с ощущением, что наша ценность исключительно в глазах смотрящего. Пока тебя не похвалят, ты сидишь оплеванный. В Англии учат многим практическим вещам, которые заточены под профессию: заниматься нетворкингом, собирать портфолио, писать письма. Остальное на твоей совести: иди в библиотеку и читай книжки.
На первой же встрече наш преподаватель представился по имени и после лекций пошел с нами в бар, выпил немного пива, чтобы все расслабились и начали нормально общаться. Там нет этой святости чужого опыта и старшего возраста, который есть у преподавателей в России. Наблюденческий рисунок — это когда ты смотришь на окружающих людей и как будто ничего про них не знаешь. Ты не знаешь, что это женщина средних лет с детьми, а это — менеджер среднего звена. Ты смотришь на людей так, как если бы смотрел на часть пейзажа или на удивительных животных: без оценки и не пытаясь их вписать в какую-то социальную ячейку. Стараешься увидеть то, что видишь, а не то, что знаешь.
Когда мы рисуем людей из головы, у нас получается некая обобщенная картинка, совокупность всего, что мы заранее знаем, что транслируют книги, сериалы и TikTok о внешности той или иной группы людей. Эти шаблоны в голове заставляют нас воспроизводить одни и те же образы и еще больше закреплять их в культуре. В противоположность этому мне хочется привносить в иллюстрацию как в коммерческий продукт элемент наблюдения. В этом случае мы, прежде чем выложить ассоциации первого уровня на бумагу, задаем себе вопрос: а что я реально вижу и что хочу сказать тому, кто увидит эту иллюстрацию?
Когда ты рисуешь наблюдая, то используешь все сенсоры, ты больше включен и погружен. Я всегда советую хотя бы первый скетч делать с натуры, потом уже можно сфотографировать и спокойно за столом прорисовать детали. Но в таком случае в рисунке будут эмоции от переживания увиденного — а это основа взгляда иллюстратора.
Для этого нужно научиться не делать «красивенько». В России принято, что девочка должна быть аккуратной во всем. Это относится и к рисунку. Когда мы проводим в нашей студии Fox and Owl мастер-классы, то часто ставим задачу нарисовать что-то с натуры за несколько секунд. И обычно люди бывают разочарованы своими быстрыми зарисовками, потому что они редко получаются красивыми. Это психологический момент, который важно в себе прорабатывать: не каждая отметина, которую ты делаешь на бумаге, обязана быть красивой. Если картинка получилась уродливой — это нормально, так бывает, ты можешь позволить ей остаться в блокноте, не вырывать лист и не сжигать его в ужасе. И чем меньше ты будешь корить себя за каждую козюлину, тем больше козюлин успеешь сделать и тем быстрее придешь к нужному тебе уровню зарисовок.
Я сама со временем перестала стыдиться «некрасивого», и иногда специально привношу кривизну и несовершенства в коммерческие рисунки.
В Лондоне на учебе нам говорили, что блокнот должен быть всегда при тебе: «Это ваш багаж, из которого потом вы будете доставать идеи, образы, визуальные решения». Когда рисуешь в специальных, стерильных условиях — сокращается количество случайностей. А случайность — важнейшая часть работы иллюстратора. Нечаянно пролив чай на бумагу, ты можешь увидеть новое сочетание цветов. Рисуя в трясущемся поезде, можешь обнаружить новую неровную линию. Потом все эти маленькие находки можно использовать в работе.
Идеальные условия тоже важны, чтобы довести картинку до финального состояния, но для первоначального эскиза, чтобы поймать искреннюю эмоцию и положить ее на бумагу, лучше рисовать в скетчбуке с натуры, в разных ситуациях и контекстах. Там ты узнаешь то, чего не узнал бы, рисуя по фотографии за белым столом с лампочкой и удобно разложенными карандашиками.
У меня около 120 заполненных скетчбуков. Когда я переезжала из Лондона, то привезла с собой 25 килограммов блокнотов. У меня были разные периоды: Moleskine, Fabriano... Но последние года четыре все блокноты мы в студии шьем сами. Я люблю открытый коптский переплет: берешь бумагу метр на 70 см, режешь ее, бигуешь, складываешь в тетрадки, сшиваешь между собой четырехметровой ниткой и приклеиваешь обложку. Это такой кайф! Всем рекомендую попробовать. Это дает особую ясность в работе и чувство, что действительно владеешь тем, что ты сам делаешь. На каждую поездку я заготавливаю себе блокнот. Для последнего блокнота даже сделала линогравюру на ткани для обложки. А недавно мы в студии еще и акварель сами себе сделали.
В Англии у нас был маленький мастер-класс по этой теме, и я совершенно влюбилась в гравюру. Там до сих пор используются станки 18–19 веков. Больше всего я люблю работать с медью, офорт. Eau-forte — от французского «cильная вода»: ты берешь медную пластину, закрываешь ее грунтом, на котором выцарапываешь изображение, затем травишь кислотой. Кислота попадает только туда, где нет грунта — появляется бороздка, в которую потом ты заливаешь краску. Чтобы сделать тон, нужны точки, их можно сделать, например, с помощью специальной пудры или катушки для зернения. На подготовку одной доски уходит до двух недель. Потом прокатываешь ее через пресс, закрыв пластину влажной бумагой и шерстяным одеялом.
Это по-настоящему магический процесс, в котором на каждом этапе все может пойти не так. Но если получилось — офорт дает потрясающий эффект, который очень отличается от того, что можно получить, просто нарисовав картинку на бумаге. Старые техники требуют совершенно другого уровня вовлеченности в процесс, концентрации и осознанности. К тому же это интересная игра, в которой результат всякий раз непредсказуем. Есть еще классная практика — рисовать себя голого в зеркале. В России в повседневной жизни не так много ситуаций, когда можно спокойно разглядывать голое тело. Свое тело мы видим у врача, в душе, либо во время секса — но очень редко это бывает просто спокойная ситуация без второго дна. С телами других людей еще сложнее, в России это табу. В Лондоне, например, есть голый марафон, пруды с нудистскими пляжами. В Германии есть общие бани, где мужчины и женщины парятся вместе голыми.
В России же разделение на две коробочки «М» и «Ж» очень четкое. У нас нет привычки разглядывать тело, это всегда какой-то мимолетный взгляд. Поэтому рисование себя — классная возможность в спокойной обстановке внимательно рассмотреть тело. Кроме того, в этом процессе есть терапевтический момент: если регулярно смотришь на себя внимательно, то привыкаешь к себе и принимаешь. После этого тебе могут сколько угодно говорить через рекламу и журналы, что тело должно выглядеть как-то иначе, но ты-то знаешь: это я, и я такая.
Это хороший вопрос для общественной дискуссии, только в России она сегодня не очень возможна. Мне кажется, что сексуализация изображения может быть уместной только если ты говоришь про собственный опыт или про человека, с которым договорился. Но если ты говоришь за других — это не окей. Так называемый male gaze, мужской взгляд, превращает, например, изображение женщины в хороший суповой набор.
Есть специфика, связанная с тем, что вся вторая половина 20 века в нашей стране — грустное время, когда визуальная культура застопорилась из-за того, что людям приходилось выживать. Старинный особняк, облепленный рекламой пирожков и мотками проводов — этим характеризуется наша визуальная культура, сочетание несочетаемого. И отсюда заказы на логотип побольше и любовь к дурацкому пухлому шрифту Comic Sans. Это такая отдельная дисциплина, смежная область между наукой и иллюстрацией, которая нужна для музеев, зоопарков, научных отчетов, определителей и книг. Есть специальные курсы в Британии, США, Австралии. Существуют целые лиги научных иллюстраторов.
У научной иллюстрации есть свои строгие правила и требования. Например, важно показать на одной картинке все видоопределяющие признаки животного или растения. Для этого растения приходится специальным образом выворачивать, чтобы была видна опушенность листа или его окраска снизу. Созданию каждой картинки предшествует ресерч. Например, сейчас я работаю над серией иллюстраций к «Экологическим атласам» — эти книги дают полный срез экосистемы российских морей, их регулярно выпускает «Арктический Научный Центр Роснефти». Это совместная работа картографов, биологов, почвоведов и других ученых. У меня есть ученые на проводе, с которыми мы проходимся по всем особенностям того или иного вида, решаем, показать ли, например, птицу с зимней или летней окраской, в каком ракурсе показывать млекопитающих и так далее.
Когда я рассказываю, что занимаюсь научной иллюстрацией, меня часто спрашивают: «А, вы, наверное, для детей рисуете?» Обычно научной иллюстрацией занимаются биологии и это чаще всего мужчины. Многие до сих пор используют исключительно традиционные техники, с которыми работали иллюстраторы еще сто лет назад. Я стараюсь привносить в научную иллюстрацию новые материалы: например, я фанат маркеров, мне интересно экспериментировать с диджиталом. Мне хочется сделать научную иллюстрацию чуть веселее, но без потери научности и детализации.
Этика появляется, когда рисуешь с натуры. Особенно в России, где закон не запрещает даже леопарда держать на балконе. Основной принцип: не делай с животными того, чего бы ты не хотел, чтобы делали с тобой или твоими детьми. Не подходи внезапно, не хватай за шкирку, не корми, не тискай, не преследуй, не пялься, не веди себя навязчиво. Не фотографируйся с детенышами животных. И прежде чем едешь куда-то рисовать животных, прочитай про это место и проверь, как там с ними обращаются. В России все очень однозначное: либо/либо. «Ты вообще мальчик или девочка?!» — этот вопрос, заданный агрессивно — вот наша норма. Я узнала о том, что такое гендер, чем он отличается от пола и ориентации в 2017 году из огромной и подробнейшей статьи National Geographic. В России тот же номер вышел с гигантской статьей про Рождество. Мне было всегда больно, что я вижу себя не так, как меня видят со стороны. Но я думала, это невозможно объяснить, меня поймут неправильно. Сейчас я знаю, что пол — это то, с чем ты рождаешься (и он тоже не всегда бинарный). А гендер — это ожидания общества от тебя как от женщины или мужчины. «Не дерись, ты же девочка. Будь аккуратной, не бегай, учись готовить» — все это, а затем и более низкий уровень зарплат.
Я не хочу укладываться ни в одну из двух предложенных коробочек. Я небинарный человек, и это понимание позволяет мне не впихивать себя каждый день в костюм женщины и в тот набор социологических стереотипов, которые люди вкладывают в это понятие. Приятно, что теперь для моих ощущений есть специальное слово, а в TikTok есть хэштеги, например #enbytiktok. Мне важно об этом говорить, потому что чем более разнообразен мир и чем больше слышно разных голосов, тем больше у людей вариантов, с которыми они могут себя ассоциировать.
Мой проект — это история про то, что нонбайнари — самые обычные люди, которые спят, едят, ходят в галерею, растят цветы, котов и детей. Через повседневность, мне кажется, легче нормализовать это новое и немного пугающее понятие.
У меня Prosopagnosia, лицевая слепота — особенность мозга, из-за которой я почти не распознаю лица людей и поэтому почти никогда их не рисую. Я отличаю людей по поведению, походке, запаху, прическе и всяким другим признакам. Я всю жизнь думала, что это я такая глупая, что мне лень запоминать лица. Мы склонны винить себя во всем. Но, к счастью, и этому нашлось другое объяснение. Разговаривала Ася Чачко.